Moskva, Moscow, Russian Federation
In this article the author continues the series of works devoted to the detention of a person detained on suspicion of committing a crime. The author considers the essence of «civil» detention – active citizen actions, which are expressed in the suppression of unlawful behavior and the compulsory retention of another per-son for the subsequent transfer (delivery) to the police or other law enforcement agencies. The author believes that "civil" detention is a specific private legal act. It has, in comparison with the activities of law enforcement bodies, a fundamentally different non-public legal nature. «Civil» detention cannot be subject to a public-legal guarantee for freedom and personal inviolability (Article 22 of the Constitution of the Russian Federation). The 48-hour term for the restriction of personal liberty without a court in this case must be calculated not from the moment of "civil" detention, but from the moment of transferring the person to the police. Exceptions can only be cases of restricting a person's freedom by a private guard, where the time must be considered the moment of actual detention.
the civil detentions; the detention of a suspect; theright to liberty and security of person; the period of detention; the actual detention.
Среди всех доктринальных, нормативно-правовых и практических проблем, охватывающих задержание подозреваемого в уголовном судопроизводстве, повышенный интерес в настоящее время приобретают вопросы, связанные с так называемым фактическим задержанием (захватом), то есть неким комплексом различных непроцессуальных мероприятий, направленных не на формальное (юридическое), а на сугубо реальное (физическое) ограничение возможности человека (индивида) свободно передвигаться, проводимых с целью его принудительного перемещения (доставления) в орган дознания или к следователю. Очевидно, что подобное внимание к данным проблемам во многом обусловлено современными представлениями о механизмах уголовной юрисдикции, основанными на либеральных постулатах, возводящих личность на недосягаемый пьедестал и отождествляющих заботу об ее правах и интересах со смыслом и целями уголовно-процессуальной деятельности. Но даже если посмотреть на различные аспекты фактического задержания не с позиций современной «научной моды», а более трезвым и объективным взглядом, можно увидеть целый ряд «белых пятен», невольно приводящих к трудностям, возникающим в повседневной практике.
И на этом фоне особый интерес приобретают различные аспекты так называемого «гражданского» задержания – категории противоречивой и малоизученной, но вместе с тем, достаточно большую прикладную востребованность. Некоторым из этих аспектов мы и посвятили настоящую статью.
Вообще под «гражданским» задержанием в теории и практике уголовного судопроизводства принято понимать активные действия физического лица (нескольких лиц), выраженные в пресечении противоправного поведения и принудительном удержании другого лица в целях его последующей передачи (доставления) в полицию или иные правоохранительные органы. Причем в настоящее время, наверное, уже ни у кого из специалистов не вызывает сомнения тезис об абсолютной правовой доброкачественности и высокой нравственности такого поступка, являющегося наряду со способом защиты своих прав формой проявления гражданского правосознания, реализации гражданского долга [1, С. 54–56; 3, С. 96]. О большом обеспечительном потенциале «гражданского» задержания наглядно свидетельствуют и материалы правоприменительной практики [1, С. 55].
Действующее российское законодательство не содержит четкой правовой базы «гражданского» задержания; ни один федеральный закон или иной нормативный правовой акт не предусматривает обращенного к обычным гражданам, к рядовым представителям общества прямого дозволения на принудительное удержание другого лица, сопряженное с его последующей передачей в правоохранительные органы. Ввиду изначальной диспозитивности, заложенной в механизмы юридического регулирования поведения частных лиц, возможность осуществления «гражданского» задержания скорее обусловлена принципом «От противного» и продиктована формулой: «Разрешено все то, что прямо не запрещено». Ст. 45 Конституции РФ предоставляет право любому человеку защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещёнными законом. Тогда как нормы федерального законодательства не содержат прямого запрета на осуществление «гражданского» задержания, если конечно оно обусловлено достаточными основаниями и проводится приемлемым и соразмерным с поведением задержанного способом. В частности, ст. 38 УПК РФ исключает уголовную ответственность за причинение вреда лицу, совершившему преступление, при его задержании для доставления органам власти и пресечения возможности совершения им новых преступлений, если иными средствами задержать такое лицо не представлялось возможным, и при этом не было допущено превышения необходимых для этого мер. Пленум Верховного Суда РФ по этому поводу в свое время даже сделал соответствующие разъяснения, согласно которым положения ст. 38 УК РФ помимо специально уполномоченных должностных лиц распространяются также на пострадавших от преступления, на его непосредственных очевидцев или на иных лиц, которым стало достоверно известно о его совершении (постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 сентября 2012 г. № 19 «О применении судами законодательства о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление»).
В этой связи среди ученых бытует мнение о необходимости более четкого нормативно-правового регулирования «гражданского» задержания, сопряженного с его введением в сферу уголовно-процессуального регулирования. Так, Н.П. Исаева предлагает дополнить ст. 91 УПК РФ еще одной нормой, позволяющей любому гражданину захватывать и принудительно доставлять в орган дознания или к следователю лицо, застигнутое им при совершении запрещенного уголовным законом деяния или попытке скрыться непосредственно после его совершения [2, С. 10]. А.А. Сумин, ссылаясь на опыт многих развитых стран, в частности, Германии, Франции, Испании, Италии, Японии, пишет, что поскольку задержание по подозрению в совершении преступления ограничивает конституционную свободу личности, процедура «гражданского ареста» в России должна регулироваться нормами уголовно-процессуального закона, а не имеющим силу закона судебным актом [6, С. 45–46]. Кстати, именно по такому пути пошел законодатель в некоторых государствах, возникших на постсоветском пространстве (например, ст. 109 УПК Белоруссии, ст. 207 УПК Украины и др.). Эта же идея в свое время была заложена в ст. 161 Модельного уголовно-процессуального кодекса для государств – участников СНГ.
В принципе мы не имеем никаких принципиальных возражений против более детального законодательного урегулирования вопросов «гражданского» задержания потенциального подозреваемого. Хотя при этом необходимо отдавать себе отчет в том, что любая формализация какого-либо правоотношения требует известную степень правовой грамотности, правовой культуры и правосознания соответствующих участников. Наделяя частных лиц дополнительной (причем достаточно существенной) юридической возможностью, законодатель должен серьезно задуматься, а смогут ли они правильно использовать предоставленный им правовой потенциал в соответствии с его подлинным предназначением? Не будут ли велики риски того, что в своей массе не очень образованные и юридически подкованные граждане РФ просто не справятся с предоставленными возможностями по «гражданскому» задержанию потенциального подозреваемого или, что еще опаснее, начнут злоупотреблять своими правами? Замысел настоящей статьи не предполагает детального рассмотрения этих вопросов, однако, представляется, что они заслуживают гораздо более глубокого исследования на комплексном уровне.
Гораздо хуже другое – абсолютно необоснованная и противоречащая всем современным канонам публичного права тенденция к введению «гражданского» задержания не куда-нибудь, а именно в сферу уголовно-процессуального регулирования. В своих публикациях мы уже неоднократно отмечали о существующем в последнее время стремлении, как некоторых ученых, так и законодателя привязать к содержанию УПК РФ, «узаконить» (в узком смысле этого слова) гораздо более широкий круг правоотношений, чем этого требует здравый смысл, перегрузить федеральный закон сугубо техническими нормами и т.д. [4, С. 124]. Но подобные ошибки – это только полбеды по сравнению с желанием «уголовно-процессуально узаконить» правоотношения, в принципе противоречащие существующей парадигме уголовного судопроизводства.
Для более детальной аргументации наших рассуждений постараемся еще раз вспомнить, чем, например, обосновывает свою позицию вышеупомянутый профессор А.А. Сумин. Ученый приводит два основных аргумента: а) специфический предмет «гражданского» задержания – связанный с ограничением одного из конституционных прав личности и б) опыт многих развитых стран.
Оценивая приведенные доводы, позволим себе заметить, что первый из них представляется более чем странным и в принципе не требует опровержения. Он свидетельствует либо о полном непонимании автором основ правовой системы РФ (что маловероятно), либо о не совсем удачном выражении им своей мысли (что более вероятно), либо о работе над текстом статьи не вполне профессионального литературного редактора (что наиболее вероятно). Ведь всем известно, что Уголовно-процессуальный кодекс – это не единственный нормативный акт, не единственный элемент системы правового регулирования государства, в котором могут быть регламентированы основания и порядок вынужденного ущемления каких-либо прав и свобод личности. Конституция РФ допускает возможность ограничения своих норм не только УПК РФ, а любым федеральным конституционным или федеральным законом в зависимости от отраслевой принадлежности соответствующих правоотношений. В противном случае это привело бы к абсолютному смешению, спутыванию различных сфер правового регулирования, к практически полному обесцениванию иных (кроме УПК РФ) законодательных источников.
Второй довод автора, хотя и требует более пристального внимания, тем не менее, также представляется несостоятельным. Он основан на безразборном перенимании некого «положительного» опыта других, в первую очередь, западных стран. К слову, для отечественного уголовного процесса в настоящее время вообще свойственны идеи «вестернизации», «европеизации». Подобные идеи наиболее активно отстаиваются представителями псевдолиберальной общественности, выражающими скептицизм в отношении национальной доктрины уголовного судопроизводства только лишь за преемственность к советской процессуальной школе, которая для них, видимо, является своеобразной «красной тряпкой».
В этой связи не совсем понятно, почему профессор А.А. Сумин, явно не относящийся к той самой псевдолиберальной общественности, стал неожиданно ратовать за перестроение правовых механизмов «гражданского» задержания по европейскому образцу. Тем более, что среди так называемых развитых стран предлагаемая им модель не является единственной, безальтернативной. Сам автор приводит примеры иных правовых конструкций: регламентации «гражданского» задержания нормами материального права (Канада, Швеция) или отдельными законодательными актами (Великобритания, Израиль) [6, С. 45], которые также вполне достойны внимания российского законодателя. По крайней мере, автор не высказал никаких контраргументов, обуславливающих игнорирование опыта этих государств.
Высказываемые уважаемым профессором А.А. Суминым доводы о необходимости введения «гражданского» задержания в сферу уголовно-процессуального регулирования явно неубедительны. И ведь это не просто голословные утверждения очередного «эксперта», выложенные в каком-нибудь интернет-блоге или в социальной сети. Позиция профессора А.А. Сумина – это результат серьезной и кропотливой работы крупного ученого-процессуалиста, который провел сравнительно-правовое исследование целого ряда зарубежных нормативных источников.
Увлекшись подобными теоретическими и законодательными новациями, многие наши коллеги забывают о системности уголовно-процессуальной науки, об обязательности рассмотрения любого ее аспекта в совокупности с другими доктринальными постулатами и принципами. Необходимо понимать, что в разных странах существуют различные концепции и правовые модели уголовного судопроизводства. Поэтому отнесение «гражданского» задержания к предмету уголовно-процессуального регулирования к какой-нибудь стране может оказаться вполне приемлемым.
Однако в контексте национальной парадигмы уголовного судопроизводства, предполагающей четко очерченную и формализованную систему юрисдикционных правоотношений с участием строго определённых субъектов, подобные идеи представляются более чем странными. В своих работах мы уже писали о невозможности включения в предмет уголовно-процессуального регулирования фактического задержания, осуществляемого правоохранительными органами как действия, противоречащего концепции уголовно-процессуальных правоотношений [5, С. 32]. Так чего уж говорить про «гражданское» задержание, осуществляемое даже не в публично-правовом режиме, не специально уполномоченными государством субъектами, а всего лишь частными лицами. Представляется, что ни о каком уголовно-процессуальном характере этого действия не может идти и речи.
Таким образом, «гражданское» задержание представляет собой специфическую частно-правовую форму, имеющую по сравнению с деятельностью правоохранительных органов принципиально иную непубличную юридическую природу.
И в этой связи сразу актуализируется вопрос о правилах исчисления 48-часового срока задержания, начатого в рассматриваемом «гражданском» порядке, то есть когда потенциальный подозреваемый первоначально был ограничен в правах на свободу частными лицами, а затем передан или доставлен в правоохранительные органы. Если в очередной раз взглянуть на разрешение этой проблемы с некой «правильной», «правозащитной» точки зрения, то ответ представляется очевидным: время «гражданского» задержания должно включаться в предусмотренный ст. 22 Конституции РФ 48-часовой срок, то есть момент фактического задержания следует отождествлять с моментом реального захвата потенциального подозреваемого частными лицами, то есть по аналогии с фактическим задержанием, проводимым полицией или иными специально уполномоченными публично-правовыми субъектами.
Однако если посмотреть на данные вопросы под несколько иным углом, попытаться проанализировать их системно, опираясь на общие подходы и принципы национальной правовой доктрины, то вышеуказанная точка зрения представляется абсолютно ошибочной и несостоятельной. Дело в том, что ст. 22 Конституции РФ, как и все конституционное право, предполагает именно публично-правовой режим защиты свободы и личной неприкосновенности. Принимая на себя бремя признания, соблюдения и защиты прав и свобод человека и гражданина, государство может исполнить свои обязательства лишь посредством своих органов, действующих в публично-правовом русле. Именно подобные (публично-правовые) мотивы и движут законодателем, устанавливающим механизмы фактического задержания и доставления лица сотрудниками правоохранительных органов в целях его возможного привлечения к уголовной ответственности.
Тогда как физические лица (граждане) действуют в принципиально ином, частно-правовом (диспозитивном) режиме, не обремененном общей конституционной обязанностью признания, соблюдения и защиты прав и свобод человека и гражданина. В соответствии с уже упомянутой формулой: «Разрешено все то, что прямо не запрещено», исключения здесь могут составлять лишь случаи, прямо предусмотренные законом как преступления или правонарушения, например, то самое же превышение мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление (ч. 2 ст. 38 УК РФ). Пресекая противоправное поведение нарушителя закона, удерживая его или препровождая в правоохранительные органы, физические лица (граждане), в первую очередь, движимы не заботой о целостности конституционного режима, не защитой каких-то непонятных общеправовых ценностей, а исключительно своими частными интересами, например, защитой себя, своей семьи, своего жилища или имущества от противоправного посягательства. В крайнем случае, они движимы обязанностью выполнения гражданского долга, но также в частно-правовых формах.
Поэтому, «гражданское» задержание ни в коей мере не может являться предметом установленной ст. 22 Конституции РФ публично-правовой гарантии на свободу и личную неприкосновенность. И, следовательно, 48-часовой срок внесудебного ограничения свободы личности в этом случае надлежит исчислять не с момента «гражданского» захвата, а с момента передачи этой самой личности удерживающими ее людьми в ведение правоохранительных органов.
Исследование актуальных проблем «гражданского» задержания было бы незавершенным без рассмотрения вопроса об участии в нем сотрудников частных охранных предприятий. Так, ст. 12 Закона РФ от 11 марта 1992 г. № 2487–1 «О частной детективной и охранной деятельности в Российской Федерации» предоставляет частному охраннику возможность задержать лицо, совершившее противоправное посягательство на охраняемое имущество, либо нарушающее внутриобъектовый и (или) пропускной режимы, для незамедлительной передачи в орган внутренних дел (полицию). При этом, исходя из здравого смысла, вполне очевидно, что, невзирая на требование о незамедлительности представления задержанного в правоохранительные органы, он в течение какого-то времени все-таки должен находиться во власти частных охранников (хотя бы тот непродолжительный период, пока вызванный наряд полиции прибудет к месту инцидента). И в этой связи в очередной раз возникает вопрос: с какого момента исчислять установленный ст. 22 Конституции РФ 48-часовой срок – со времени задержания правонарушителя представителями охранного предприятия или с момента его передачи в ведение правоохранительных органов?
На первый взгляд, ответ на данный вопрос вполне очевиден. Ввиду частно-правового характера деятельности подобных организаций режим условия вынужденного задержания их сотрудниками правонарушителей должен быть аналогичным условиям «гражданского» задержания, производимого обычными людьми. И, следовательно, 48-часовой срок внесудебного ограничения свободы личности подлежит исчислению с момента передачи задержанного в полицию.
Однако это не совсем так. Ведь в отличие от «гражданского» задержания правовой режим деятельности частных охранных предприятий подлежит обязательному лицензированию (ст. 11, 11.2 Закона «О частной детективной и охранной деятельности»), целью которого помимо всего прочего является предотвращение ущерба правам, законным интересам, жизни или здоровью граждан (ч. 1 ст. 2 Федерального закона от 4 мая 2011 г. № 99–ФЗ «О лицензировании отдельных видов деятельности»). Предусматривая возможность осуществления частной охранной деятельности, государство фактически передает часть своих публично-правовых функций по охране правопорядка в ведение иных субъектов – частных охранных предприятий, для чего устанавливает в отношении них единые лицензионные требования (стандарты).
Представляется, что лицензированного охранника, имеющего дополнительные права, обремененного дополнительными требованиями и обязанностями, уже нельзя сравнивать с обыкновенным частным лицом в той же степени, в которой, например, адвокат или лицензированной нотариус отличаются от частнопрактикующего юриста, а лицензированный врач – от народного знахаря. Лицензированные охранные предприятия, невзирая на частную организационно-правовую форму, осуществляют свои функции, в том числе по задержанию правонарушителей, в полупубличном, полугосударственном режиме.
И поэтому установленный 48-часовой срок внесудебного ограничения свободы человека в данном случае подлежит исчислению с момента его фактического задержания частным охранником.
1. Isaeva N.P. «Grazhdanskoe» zaderzhanie // Aktual'nye problemy ugolovnogo processa i kriminalistiki Rossii i stran SNG: materialy mezhdunarodnoy nauchno-prakticheskoy konferencii, posvyaschennoy 80-letiyu so dnya rozhdeniya Yu.D. Lifshica. - Chelyabinsk: YuUrGU, 2009.
2. Isaeva N.P. Aktual'nye voprosy uchastiya obschestvennosti v ugolovnom sudoproizvodstve: avtoreferat dis. … k.yu.n. - Chelyabinsk: YuUrGU, 2009.
3. Lifshic Yu.D. Vospitatel'naya funkciya sovetskogo ugolovnogo sudoproizvodstva. - Karaganda: Karagandinskaya VSh MVD SSSR, 1974.
4. Rossinskiy S.B. Sledstvennye deystviya - M.: Norma, 2018.
5. Rossinskiy S.B. Fakticheskoe zaderzhanie podozrevaemogo kak ob'ekt konstitucionnogo i mezhotraslevogo pravovogo regulirovaniya // Rossiyskaya Yusticiya. - 2018. - № 4.
6. Sumin A.A.Zaderzhanie po podozreniyu v sovershenii prestupleniya: nekotorye pravovye voprosy // Vestnik ekonomicheskoy bezopasnosti. - 2016. - № 5.
