Вооруженные столкновения РККА и Войска Польского на литовско-белорусском направлении весной 1919 г. стали следствием экспансивной политики Польши, расширявшей границы за счет соседних республик, а также стремления советского правительства сохранить контроль над западными национальными окраинами. Масштабные боевые действия между странами развернулись в апреле-мае 1920 г., когда поляки, заключившие военную конвенцию с Директорией Украинской Народной Республики, провели несколько операций против советских войск на Украине и взяли Киев. Летом 1920 г. РККА, получив подкрепление, перешла в быстрое контрнаступление, освободила Минск, Вильно и к августу 1920 г. достигла Варшавы. Однако в решающем сражении польской армии удалось переломить ход войны и стремительным маневром прорвать Западный фронт, части которого под угрозой окружения начали спешно отступать. Отдельные соединения советских войск на северо-востоке: 3-й кавалерийский корпус, 12-я, 18-я, 48-я, 53-я и 54-я стрелковые дивизии 4-й армии, а также 2-я, 4-я и 33-я стрелковые дивизии 15-й армии общей численностью свыше 45 тыс. чел., включая гражданских лиц, вынужденно отошли на территорию Восточной Пруссии, где были интернированы [1. Л. 25]. На родину они вернулись после подписания РСФСР с Польшей мирного договора в Риге 18 марта 1921 г.

Обстоятельства восьмимесячного водворения частей РККА в немецких лагерях впервые исследовал Н.М. Шилинцев [2.]. Подробно тема раскрыта в монографии Т.И. Трошиной. Автор изучила мемуары участников событий, советскую и эмигрантскую периодику, а также документы Государственного архива Российской Федерации и Российского государственного военного архива (далее – РГВА) [3.]. Сегодня примеры интернирования вооруженных сил и гражданских лиц на территории нейтральных стран в военное время выступают предметом обобщающих научных исследований и статей историков, политологов, антропологов и юристов. Особое внимание ученых привлекают гуманитарные и правовые аспекты проблемы. Авторы настоящей работы ставят целью изучить, насколько условия содержания интернированных советских войск в Германии соответствовали нормам международного права. Источниковой базой исследования являются сборники опубликованных документов, а также хранящиеся в РГВА малоизученные фонды гарнизонных управлений 9 немецких лагерей, где с октября 1920 г. по май 1921 г. размещались интернированные красноармейцы. 

1. Беспорядочное отступление частей РККА в Восточную Пруссию в период с 20 по 26 августа 1920 г. прошло без особых эксцессов.

Лишь около 3 тыс. красноармейцев, воспользовавшись малочисленностью немецких пограничников и полиции, двинулись через Литву на соединение с войсками Западного фронта в Белоруссии. Возмущенное этим фактом польское правительство преувеличило цифру в десятки раз. В ноте Совету Лиги Наций от 21 сентября 1920 г. оно сообщало, что «в соответствии с точными сведениями, из 130 000 большевиков, которые бежали в Восточную Пруссию, только 52 000 были интернированы, остальные, то есть около 80 000, прошли по литовской территории и усилили действующую против нас Красную армию» [4. С. 20].   

На деле основная масса бойцов мирно разоружилась и была размещена в лагере Арис. Попытки избежать интернирования в первые дни предпринимали единицы, что во многом объяснялось незнанием языка и невозможностью «затеряться» в чужой стране. С сентября 1920 г. начался перевод красноармейцев в лагеря центральной Германии: Цербст, Зальцведель, Сольтау, Лихтенгорст, Кенигсмоор, Ален-Фалькенбург-Моор, Гаммельн, Эрланген, Байрейт, Пархим, Заган.

Данный этап интернирования войск нейтральным государством, как и вся процедура в целом, основанная на положениях Гаагской конвенции о правах и обязанностях нейтральных держав и лиц в случае сухопутной войны (от 18 октября 1907 г.), был ранее опробован и усовершенствован в годы Первой мировой войны голландскими властями. С началом боевых действий остро встал вопрос о том, какие категории комбатантов подлежат водворению в лагеря. В соответствии с международным правом были выделены следующие признаки: открытое ношение военной формы и оружия, подчинение командиру, добровольное пересечение границы. Таким образом, исключалось интернирование случайно заблудившихся или попавших в голландские госпитали в бессознательном состоянии солдат и офицеров. Вместе с тем, допускался свободный въезд безоружных иностранных военных в гражданской одежде, которые прибывали для закупки продуктов или отдыха на курортах [5. P. 167, 168]. Формулировкой руководствовались и во время событий осени 1914 г., когда после захвата германской армией Антверпена в Нидерланды направились остатки бельгийских войск, смешавшихся с потоком гражданских беженцев. Отдельные группы бойцов продавали оружие и переодевались в штатское, намереваясь либо продолжить борьбу с немцами, либо выехать в Великобританию. Ситуация вынуждала выявлять их по армейской обуви [6. P. 93].

Определение статуса перешедших границу нейтрального государства армейских частей зависело и от позиций правительств. Если Великобритания и Германия признали своих военнослужащих в Нидерландах интернированными, то Бельгия объявила оставивших Антверпен солдат и офицеров дезертирами и долгое время отказывалась способствовать их обеспечению [6. P. 149.].      

Существовавшие международно-правовые нормы позволяли регулировать последствия и иных видов конфликтов. Властям СССР, которые заявили о невмешательстве в столкновение между Японией и Китаем в Маньчжурии осенью 1931 г., пришлось интернировать около 11 тыс. китайских солдат, офицеров и гражданских лиц, неожиданно отступивших на территорию советского Забайкалья и Дальнего Востока в составе армий и отдельных партизанских отрядов. Ситуация осложнила и без того напряженные отношения с Токио и Нанкином. Выход оказался прост. Декларируя приверженность Гаагской конвенции о правах и обязанностях нейтральных держав и лиц в случае сухопутной войны (от 18 октября 1907 г.), СССР уже через несколько месяцев отправил большую часть интернированных на родину, не дожидаясь перемирия, поскольку боевые действия с обеих сторон велись без объявления войны [7. С. 42].  

При необходимости ссылались и на внутренние законы. В 1934 г. СССР отказался выдать китайскому генералу Шен Шицаю одного из лидеров повстанческого движения в Синьцзяне, объяснив, что «на основании советской конституции интернированные лица без их согласия не могут быть выданы государству, которое они покинули» [8. С. 34].

Обострение военно-политической обстановки на Дальнем Востоке во второй половине 1930-х гг. способствовало учащению случаев нарушения границ иностранными военнослужащими. На протяжении 1936-1937 гг. в Приморской области советским пограничникам пришлось интернировать около 265 монголов, китайцев и корейцев, которые дезертировали из армии марионеточного государства Маньчжоу-Го, являвшегося японским протекторатом и непризнанного СССР де-юре. В большинстве случаев переходившие границу поодиночке и целыми подразделениями военнослужащие искали убежища после вооруженных восстаний и убийства своих японских командиров. Исходя из отложившихся в фонде Революционного военного трибунала Особой Краснознаменной Дальневосточной армии дел по расследованию данных инцидентов, советские работники отправляли интернированных бойцов для дальнейшего разбирательства в Гродеково и в Хабаровск [9.].       

2. С первых дней интернирования частей РККА в Германии РСФСР выразила самую высокую заинтересованность в их судьбе и условиях содержания.

Определяющее значение имел тот факт, что между странами шел активный обмен военнопленными Первой мировой войны и интернированными гражданскими лицами. Были подписаны и действовали соответствующие соглашения (от 19 апреля [10. С. 459-461] и 7 июля 1920 г. [11. С. 14-16.]), которые облегчали оперативное разрешение сложившейся ситуации. Однако возникали и новые сложности. В период с 27 августа по 14 сентября 1920 г. уполномоченный Наркомата по иностранным делам и Наркомата внешней торговли и промышленности РСФСР в Германии В.Л. Копп обменялся нотами с немецким МИДом, касательно возможного вмешательства в процесс интернирования красноармейских частей «так называемой межсоюзнической комиссии» из представителей стран Антанты. Оговаривалась недопустимость «контроля над местонахождением военного материала», сданного русскими войсками, и неправомочность ссылок в качестве аргумента на Версальский договор от 28 июня 1919 г., который для РСФСР «юридически вообще не существует». В.Л. Копп отмечал, что советское правительство готово взять на себя «последствия международно-правового характера» и расходы по содержанию русских отрядов, вступивших на германскую территорию, только в том случае, если нейтралитет Германии не будет нарушен третьими странами, «которые, как доказано, прямо или косвенно принимают участие в русско-польской войне на стороне Польши» [11. С. 153, 154, 191, 192.].   

Именно благодаря усилиям В.Л. Коппа, активного сторонника сближения РСФСР с Германией, который способствовал развитию политических, экономических и научно-культурных связей между странами, весной 1920 г. удалось восстановить Бюро по делам военнопленных, работавшее при советском Генеральном консульстве в Берлине весной-осенью 1918 г. [12. С. 190, 193]. Для помощи оказавшимся в немецких лагерях красноармейцам 17 сентября 1920 г. при данном Бюро создали Отдел интернированных. Сохранившаяся в фондах РГВА документация данных органов – циркуляры, инструкции, распоряжения – показывает, что советские представители изначально добивались сохранения воинской организации в лагерях. Первым шагом стало возвращение в части изолированных командиров, которые смогли приступить к учёту личного состава, созданию школ, мастерских и клубов [1. Л. 2, 4, 5, 6, 8.].

27 ноября 1920 г. Демобилизационное управление Германии – так в советских документах называется Военное министерство Германии, которое осуществляло реорганизацию вооруженных сил страны в соответствии с положениями Версальского договора от 28 июня 1919 г., направленными на сокращение и разоружение немецкой армии – утвердило устройство лагерей согласно уставу внутренней службы РККА. В каждый лагерь назначался начальник гарнизона и комиссар, восстанавливались штабы дивизий, бригад с основными подразделениями (политотделы, трибуналы), деление на полки, роты, взводы, разветвленная система красноармейских комиссий и комитетов. Однако, пойдя навстречу РСФСР, немецкому правительству пришлось сделать уступку правым партиям в рейхстаге, представителям Антанты, а также общественным группам, недовольным чрезмерной свободой советских политработников и угрозой «большевизации» населения. Было решено, что командование из числа интернированного начальствующего состава РККА должно согласовывать свои действия с немецкой лагерной администрацией.  

Вопрос о степени участия офицеров интернированных войск в управлении лагерями и сопряжённая с этим проблема их освобождения под честное слово с возможностью проживания на частных квартирах были актуальны и в Нидерландах. Как показал опыт Первой мировой войны, хотя бы периодическое присутствие командиров в бараках являлось необходимым условием поддержания дисциплины. Примером стал командующий 1 морской бригады Королевского военно-морского флота Великобритании У. Хендерсон, который в 1914-1918 гг. жил вместе с подчиненными в лагере Гронинген, организуя спортивные соревнования и общеобразовательные занятия [13. P. 187]. Если английские и немецкие офицеры, снимавшие жилье в городах, продолжали заботиться о солдатах и выступали в защиту их интересов перед голландскими властями, то бельгийские офицеры, напротив, такими обязанностями пренебрегали или отстранялись самими голландцами, что пагубно сказывалось на обстановке. В лагере Зейст, население которого оказалось брошенным на произвол судьбы, недовольство условиями содержания и невозможность их улучшить привели 3 декабря 1914 г. к бунту. Вынужденные открыть огонь караульные убили 5 интернированных бельгийцев и ранили еще 18 [6. P. 143, 144].     

Пример иного рода представляет интернирование в СССР китайских военнослужащих, среди которых имелись деклассированные элементы, распространявшие разлагающее влияние. Их представители совершили несколько покушений на своих офицеров, недовольные сближением тех с советскими властями, а также общими условиями проживания и труда. Беспорядки поощряли и отдельные командиры. В результате в одном из интернированных отрядов было решено изолировать командный состав от бойцов и заменить его китайцами, долго проживавшими в СССР [7. С. 76, 94, 101, 129].  

3. Настроение интернированных в Германии красноармейцев вызывало озабоченность.

Как следует из сохранившихся в РГВА документов, бытовая неустроенность лагерей вела к столкновениям с немецкой администрацией. Большинство примеров относится к зиме 1920 г., когда интернированные сжигали для обогрева скамейки и разбирали целые бараки, носили на матрасах торф с дровами, шили из казённых одеял шаровары и куртки. Имела место и обычная некультурность: выброс мусора в колодцы, неаккуратное пользование насосами и котлами, испражнение в неположенных местах, отказ от дезинфекции [14. Л. 10; 15. Л. 13, 19; 16. Л. 102, 106; 17. Л. 54об.].

Из приказов по гарнизону лагеря Гавельберг за 1920-1921 гг. видно, что красноармейцы, не получая в первые зимние месяцы достаточного питания, просили милостыню в окрестных селениях и воровали закопанный на зиму картофель. Как следствие немецкая администрация устанавливала строгие границы для свободного перемещения интернированных вблизи шоссейных и широких проселочных дорог. Требовалось предоставлять расписку от продавца на все проносимые продукты, с указанием, в каком районе они были куплены. Товар, приобретённый без пропуска или за пределами допустимых границ, считался краденым и отбирался. Запрещалось покупать хлеб, который наряду с молоком, сахаром и маслом вносился в список нормированных продуктов. В ответ на нарушения приказов лагерь Гавельберг несколько раз закрывали [18. Л. 6, 9об., 16, 54, 90-91; 19. Л. 6, 13об., 16, 31об.].

Одновременно Бюро военнопленных получало донесения о злоупотреблениях со стороны немцев. Выдавались испорченные консервы, произвольно сокращались порции или заменялись продукты, положенные по официальным продовольственным раскладкам [20. Л. 7, 47]. Борясь за улучшение рациона, красноармейские комитеты объявляли голодовки и порой достигали успеха [21. Л. 11, 16; 22. Л. 192; 23. Л. 13; 24. Л. 321; 25. Л. 3об.]. Тем не менее, поиск пропитания наравне с тоской по родине становился главным мотивом побегов и массовых самовольных отлучек.

В изоляции обострялись и конфликты между различными категориями личного состава интернированных частей РККА на идеологической почве под воздействием внутренних противоречий и внешней антисоветской агитации [26. С. 11]. Происходило размежевание. Одни заявляли о нежелании возвращаться в РСФСР и переводились в отдельные бараки или лагеря (лагерь Котбус) [1. Л. 44]. Другие вступали в белогвардейские формирования. При этом служившим в РККА бывшим офицерам Русской императорской армии, которые к большевистскому режиму относились враждебно, удавалось, в том числе при поддержке немцев, занять в лагерной администрации ответственные должности, и Отдел интернированных не всегда мог их сместить. 

В противоборстве с подобными явлениями политработники, опираясь на красных командиров и идейных красноармейцев, прибегали к давлению и вычеркивали контрреволюционеров из списков на получение продовольствия и денежного пособия, что ставило вопрос о статусе этих людей как фактических дезертиров из рядов РККА и о необходимости их обособленного содержания. На более высоком уровне, однако, понимали, чем грозит нагнетание обстановки. В декабре 1920 г. В.Л. Копп и председатель Центрального эвакуационного отдела НКВД РСФСР А.В. Эйдук обратились к начальникам лагерных гарнизонов с разъяснением, что деньги и питание должны распределяться равномерно между всеми действительно состоящими на службе в РККА интернированными [27. Л. 76].

Волнения активно освещала немецкая пресса, и в декабре 1920 г. проблема «террора в лагерях» была вынесена на обсуждение в рейхстаге. Выдержку из интервью члена немецкого правительства на данную тему приводит в своей работе Т.И. Трошина: «…радикальные силы в Германии рассматривают интернированных красноармейцев как силу для свержения государственного строя. По вопросу террора в лагерях общались с советским правительством и те дали разрешение на отделение подвергающихся террору. Но мы не можем создать особые лагеря для белых и красных, ибо распределение военнопленных по политическим убеждениям противоречит нормам международного права. Мы пробовали выделять противников большевизма в отдельные бараки, но в результате те перестали подчиняться распорядку, установленному лагерными комитетами, сплошь коммунистическими. Не можем же мы создавать в лагерях по два комитета. Вмешиваться во внутреннюю жизнь лагерей германское правительство не имеет права. Германские власти не хотят упрёков, что относятся к русским иначе, чем в бытность царского правительства» [3. С. 113].  

С учетом широкого общественного резонанса немецкие власти заботливо опекали противников большевизма, подвергая арестам или перемещая активных политработников, запрещая митинги и создание полковых коллективов. По той же причине закрывали глаза и на освобождение активных коммунистов. Основания давал договор о перемирии и прелиминарных условиях мира РСФСР и УССР с Польшей от 12 октября 1920 г. Статья VII гласила: «Немедленно после подписания настоящего договора будут образованы смешанные комиссии в целях безотлагательной выдачи заложников и незамедлительного обмена гражданских пленных, лиц интернированных, а по мере возможности также и военнопленных и организации возвращения беженцев и эмигрантов» [11. С. 249]. С ноября 1920 г. советское посольство в Берлине практически беспрепятственно вызывало из лагерей наиболее ценные кадры. Им выдавали поддельные документы и отправляли домой [3. С. 131, 168].

Лагеря постепенно разгружали и за счет других категорий интернированных. В.Л. Копп 30 ноября 1920 г. уведомил немецкий МИД, что «Согласно договорам, заключенным РСФСР с Правительствами Германии, Австрии, Эстонии, Латвии, Финляндии и Литвы граждане этих стран, служащие в Красной Армии, должны быть по их желанию по возможности скорее уволены из армии и отправлены на родину» [11. С. 350]. При этом в октябре 1920 г. вопрос об отправке красноармейцев различных национальностей во вновь образовавшиеся государства Бюро военнопленных предписывало решать только после возвращения этих лиц в Советскую Россию [1. Л. 12].

Заметим, что бойцов РККА, которых воспитывали в духе пролетарского интернационализма, в период интернирования, как и военнопленных других армий, распределяли по национальному признаку. Так, красноармейцев-мусульман переводили в л. Вюнсдорф – один из главных агитационных центров в годы Первой мировой войны [28. Л. 11]. Жизнь здесь была организована по канонам ислама (подавалась халяльная пища, имелась мечеть) [29. С. 287; 30. P. 204-218].   

4. В немецких лагерях нарушалась система улучшения положения интернированных, которая включала два главных инструмента: досуг и труд.

В голландский лагерях, где бельгийские интернированные конфликтовали на национальной (фламандцы/валлоны), религиозной (католики/протестанты) и политической (прогерманские/анти-германские взгляды) почве, невозможность раздельного содержания враждующих групп обнаружила необходимость проправительственной агитации и регулярных развлекательных мероприятий. С этой целью в 1914 г. в Гааге открыли «Office de la Propagande Belge», начался сбор средств на школы грамотности и клубы, к снабжению которых литературой и реквизитом привлекали местные и международные благотворительные организации [6. P. 208].

Аналогичную работу проводил Отдел интернированных при Бюро военнопленных в Германии. В фондах лагерей отложилась обширная переписка, касающаяся организации среди красноармейцев культурно-просветительского досуга, учебы, выпуска газет и т.д. Активно велась и политическая деятельность, вызывавшая недовольство лагерной администрации. С одной стороны, документы свидетельствуют, что из пребывания частей РККА в Германии было решено извлечь максимальную пользу для создания благоприятного впечатления о Советском государстве. Бюро военнопленных регулярно обращалось к начальникам гарнизонов и бойцам с просьбой поддерживать высокую дисциплину, не давая повода подозревать вмешательство РСФСР в немецкую политику [1. Л. 15-16].  

С другой стороны, судя по инструкциям Бюро военнопленных, проведение каждого из череды революционных праздников задумывалось с размахом, как демонстрация сплоченности и силы духа советских военнослужащих, что вызывало противодействие немецких властей. По распоряжению Демобилизационного управления Германии от 31 декабря 1920 г. политические проявления предписывалось наказывать лишением пропусков. По распоряжению от 24 января 1921 г. собрания в лагерях разрешалось проводить только в присутствии переводчика. Нельзя было выносить резолюции, касающиеся событий внешней жизни [31. Л. 24об.; 32. Л. 16]. В итоге, по мере усиления страхов с 10 февраля 1921 г. лагеря интернированных передали в ведение военного министерства Германии с запретом их посещения сотрудниками Бюро военнопленных, а также выезда представителей лагерного начальства в Берлин [1. Л. 67]. Единообразия в данном отношении не было. Изучение приказов по гарнизонам лагерей, одной из важных задач которых было довести до красноармейцев распоряжения немецкой дирекции, показывает, что в разных местах ограничения свободы отличались.

Трудовая занятность интернированных красноармейцев обеспечивалась только общественными работами, что по заключению Т.И. Трошиной было выгодно властям как Германии, так и РСФСР: «Первые опасались “красной пропаганды” среди рабочих. Вторые не желали конфликта с немецкими пролетариями в связи с конкуренцией на рынке рабочей силы, которую могли бы создать десятки тысяч мужчин, готовых браться за любую работу и к тому же находившихся на скудном, но все же содержании – соответственно, они могли трудиться за значительно меньшую плату, чем “вольные” рабочие» [3. С. 82]. Как итог, немногие красноармейцы поступали в мастерские или немецкие кантины (продуктовые лавки в лагерях), и лишь единицы могли устроиться за пределами лагеря [16. Л. 177; 28. Л. 37; 33. Л. 49об., 56]. Свою роль сыграла и относительная кратковременность войны между Польшей и РСФСР, переговоры между которыми в конце 1920 г. позволяли предположить скорое окончание боевых действий и начало репатриации. 

Таким образом, красноармейцы лишались не только дополнительного источника дохода, но и возможных привилегий. В Нидерландах, где данный вопрос решался в зависимости от национальности интернированного, немцам, водворенным в лагере города Берген, позволяли лишь помогать фермерам. Прочую работу предпочитали давать нуждавшимся голландцам. Бельгийцев, напротив, охотно нанимали на заводы, чьи владельцы специально строили по близости жилье. Тем, кто устраивался на шахты, позволялось несколько ночей в неделю проводить с семьями, а после трехмесячного испытательного срока проживать дома постоянно. Их зарплата устанавливалась из расчета количества иждивенцев [6. P. 175, 179]. К сентябрю 1918 г. 11 432 чел. (почти 35% от общего числа интернированных бельгийцев) работали артелями за пределами лагерей, а еще 3 012 чел. (9% процентов) трудились индивидуально. В результате ряд лагерей был закрыт [5. P. 178].

В СССР, где размещением интернированных китайских солдат занимались местные партийно-государственные органы при отсутствии каких-либо рекомендаций вышестоящих инстанций, было решено поселить людей в бараках при промышленном производстве (угледобыча, лесоразработки), ограничив область их проживания по примеру лиц, отбывающих ссылку. В работе китайцы, однако, оказались не заинтересованы, поскольку не имели профессионального образования, семей, которые нужно было обеспечивать, и хотели скорее вернуться в Китай [7. С. 87].

5. Нагнетание опасений относительно положения в лагерях интернированных в Германии привело к ужесточению режима их содержания.

В конце ноября 1920 г. был объявлен приказ о правилах применения караулом огнестрельного оружия в отношении интернированных [33. Л. 59]. Как сообщал в ноте министру иностранных дел Германии В. Симонсу от 31 декабря 1920 г. В.Л. Копп – данный документ стал причиной гибели как минимум 4 красноармейцев. Ещё трое были ранены. Проблема заключалась не только в неясности формулировок, которые, по сути, позволяли карать расстрелом обычный недозволенный уход из лагеря, но и в отличиях русского перевода от оригинала. В.Л. Копп заявлял, что подобные действия «не имеют прецедента в истории интернированных войск на нейтральной территории» и приводил недавние примеры водворения «греческих войск в Германии или немецких войск в Голландии». Он требовал немедленной отмены приказа, расследования убийств, а также возмещения ущерба семьям погибших. Особо подчеркивалось, что описанные случаи происходили в момент, когда советское правительство по соглашению с германским представителем в Москве ликвидировало последние лагеря для интернированных, стремясь облегчить участь немецких военнопленных в России и способствовать их скорейшей отправке на родину [11. С. 441-443]. Несмотря на последующие неоднократные протесты, список убитых немецкими караульными красноармейцев продолжал увеличиваться. При этом возникает резонный вопрос – почему возглавляемое В.Л. Коппом Бюро военнопленных, осведомленное об этом приказе, не удосужилось составить нормальный его перевод.

29 января 1921 г. В.Л. Копп указал Демобилизационному управлению Германии, что «части белых в Альтенграбове, Вюнсдорфе и Бленхорсте пользуются полной свободой передвижения и свободным выходом из лагеря, а к интернированным воинским частям Красной Армии применяется не только иной юридический подход, но и применяются жестокие бесчеловечные меры, несоизмеримые ни с величиной совершенного проступка, ни с необходимостью их применения [34. С. 285]. Немцы предпочитали закрывать лагеря при любых резонансных событиях: из-за жалоб, на плохое поведение красноармейцев в общественных местах, при обнаружении у них оружия или подозрении на эпидемию тифа [17. Л. 26; 35. Л. 21].    

Во время речи в рейхстаге 21 января 1921 г., посвященной отношениям с РСФСР, министр иностранных дел Германии В. Симонс остановился на расстрелах интернированных красноармейцев, ссылаясь на протоколы расследований и высказав сожаление по поводу смертей. По его словам, суть проблемы заключалось в том, что сначала за внешними связями лагерей следили недостаточно, а затем перешли к «неожиданно большой строгости» [34. С. 278-279].

Увеличивалось вмешательство немцев в дисциплинарную практику. Стремясь ограничить рост нарушений, который становился поводом для применения взысканий лагерной администрацией в обход начальника и комиссара гарнизона, основную массу проступков внутреннего распорядка командный состав интернированных частей РККА решал собственными силами. Дела о воровстве, драках, спекуляции, неподчинении разбирали товарищеские суды и специально создававшиеся следственные комиссии. В ряде лагерей, однако, немцы занимали жесткую позицию, выступая арбитром в любых конфликтах, в том числе между интернированными, о чем свидетельствуют книги штрафников.

В конечном счете, 4 апреля 1921 г. В.Л. Копп направил немецкому комиссару по делам военнопленных Д. Штюклену письмо, в котором перечислил все нарушения прав интернированных красноармейцев с приложением соответствующих материалов и предупредил о применении ответных мер: «Если до 15-го сего месяца в этом деле не произойдет изменений в духе устного заявления г-на Рейхскомиссара, то нижеподписавшийся будет вынужден констатировать, что Германское Правительство более не придерживается заключенного им 7 июля 1920 г. Дополнительного соглашения» [36. С. 43].

Дальнейшего обострения не произошло ввиду начавшейся в мае 1921 г. репатриации интернированных частей РККА.

Подводя итог, резюмируем, как немецкие власти применяли на практике статьи Гаагской конвенции о правах и обязанностях нейтральных держав и лиц в случае сухопутной войны (от 18 октября 1907 г.).

Глава I. Статья 4 [37.].

Положение: На территории нейтральной Державы в пользу воюющих не могут быть формируемы военные отряды и открываемы учреждения для вербовки.

Применение: в нарушение данного положения немцы не препятствовали антибольшевистской агитации в лагерях, усиливавшей антагонизм среди личного состава РККА, а также вербовке красноармейцев в «белые» формирования.

Глава II. Статья 11.

Положение: Нейтральное государство, принявшее на свою территорию войска, принадлежащие к воюющим армиям, обязано водворить их по возможности далеко от театра войны.

Применение: в соответствии с данным положением через месяц после перехода границы красноармейцев переправили из Восточной Пруссии в лагеря центральной Германии.

Положение: Нейтральное государство может содержать их в лагерях и даже подвергнуть заключению в крепостях или приспособленных для этой цели местах.

Применение: в рамках данного положения, не оговаривавшего возможные причины ужесточения режима, в разных лагерях уровень контроля, а также дисциплинарные меры в отношении красноармейцев отличались. Вводилась полная изоляция мест заключения, коллективные наказания, применялось оружие.     

Положение: От нейтрального государства зависит решить, могут ли офицеры быть оставлены на свободе, под честным словом не покидать нейтральную территорию без дозволения.

Применение: в нарушение данного положения старший командный и политический состав интернированных частей РККА при попустительстве немецких властей начал возвращаться в РСФСР до ратификации договора о перемирии и прелиминарных условиях мира с Польшей от 12 октября 1920 г. Командиры младшего и среднего звена проживали в лагерях вместе с красноармейцами, получая одинаковое жалование и пищу.

Статья 12

Положение: Если не имеется особого соглашения, то нейтральное Государство принимает на себя довольствие водворенных пищей и одеждой, а также оказывает им помощь, требуемую человеколюбием.

Применение: в соответствии с данным положением Германия старалась по возможности удовлетворять просьбы красноармейцев, что удавалось не всегда ввиду тяжелого экономического положения страны.

Положение: Расходы по содержанию водворенных возмещаются при заключении мира.

Применение: в соответствии с данным положением порядок возмещения расходов утверждался подписанным 6 мая 1921 г. Дополнительным соглашением между РСФСР и Германией к соглашению (от 19 апреля 1920 г.). о возвращении на родину военнопленных и гражданских интернированных.

По статье 10 советское правительство обязалось, не позже 1 июля 1921 г. вернуть «произведенные и установленные расходы до 1 января 1921 г., понесенные германским государством на интернирование всех русских воинских частей». Средства, затраченные с 1 января 1921 г., предполагалось компенсировать «не позже трех месяцев после востребования».

Согласно статье 11 на покрытие расходов употреблялось и состоявшее при русских воинских частях военное имущество [36. С. 107-108]. Подобная практика применялась во время Первой мировой войны, когда Нидерланды покупали интернированную военную технику и оружие. Эти суммы использовались в качестве кредита для оплаты содержания лагерей, что противоречило международному праву, согласно которому «нейтральное государство не могло кредитовать воюющие стороны» [5. P. 185-186].

Статья 15

Положение: К водворенным на нейтральной территории больным и раненым применяется Женевская конвенция по улучшению участи раненых и больных в армиях в поле от 6 июля 1906 г.

Применение: Документы РГВА свидетельствуют, что в соответствии с данным положением в каждом лагере действовала санчасть с гарнизонным врачом, обслуживаемая советским и немецким медицинским персоналом. Из-за тяжелых материально-бытовых условий (отсутствие смены белья, мыла, прачечных) в сентябре-октябре 1920 г. возникла опасность эпидемии тифа, которой, удалось избежать благодаря оперативным мероприятиям, проведенным под контролем Бюро военнопленных и немецкой администрации. Больных лечили в специальных лазаретах, в том числе венерических (лагерь Цоссен) и туберкулезных (лагерь Сольтау) в благоприятных климатических и диетических условиях. Осуществлялась регулярная дезинфекция, прививки, обязательные лекции по личной гигиене, создавались санитарные тройки для наблюдения за исполнением процедур. Немецкие врачи оказывали интернированным бойцам и более серьезную помощь (хирургическую, стоматологическую) в городских больницах.

Таким образом, интернирование частей РККА в Германии в 1920-1921 гг. в целом прошло цивилизованно, несмотря на ряд нарушений норм международного права. Гаагская конвенция о правах и обязанностях нейтральных держав и лиц в случае сухопутной войны (от 18 октября 1907 г.) предлагала лишь общий механизм действий для оперативного размещения и снабжения контингента, что позволяло избежать гуманитарного кризиса и насилия. В остальном страны-участницы событий могли трактовать статьи с учётом собственных национальных интересов, а также многочисленных нюансов сложившейся ситуации.

Главной проблемой было управление лагерей при необходимости сохранения в них воинской организации. Оберегая красноармейцев от любого враждебного влияния, советские командиры и комиссары противостояли немецкой администрации, старавшейся поддерживать порядок, не допуская чрезмерной автономии и нежелательных контактов командного состава РККА со своим правительством. Подобные препятствия и сужение полномочий предполагало наличие на местах компетентных кадров, способных разобраться в специфике советской армии. За неимением таковых система привилегий, являвшаяся одним из гарантов нормализации лагерного быта, оказалась нарушена. Вместо выделения наиболее лояльных групп и активного вовлечения их в трудовую деятельность для разгрузки мест водворения, снижения финансовых затрат и т.д. в Германии основным инструментом контроля избрали репрессивные меры наряду с разделением красноармейцев по политической или национальной принадлежности. Конфликт полномочий затруднял понимание того, чем интернирование должно отличаться от военного плена. Ограничение свобод и ужесточение режима обостряли обстановку. Возникал вопрос о способах воздействия воюющей державы на нейтральное государство, которое нарушало права её интернированных войск.     

Одновременно, рассматриваемый прецедент создавал уникальные перспективы для страны, занявшей позицию невмешательства. Власти получали шанс не только улучшить дипломатические отношения вследствие их неминуемой активизации, но и провести своеобразный культурный обмен путем, как изучения, так и обучения интернированных военнослужащих. Из опубликованных и неопубликованных архивных документов видно, что этими выгодами успешно воспользовалась и РСФСР, которой в условиях международной изоляции удалось установить столь важные связи с соседней Германией.   

Все изложенное демонстрирует актуальность дальнейшего изучения и сравнительного анализа случаев интернирования военных частей на нейтральной территории на разных исторических этапах как примеров применения норм международного права.      

1. Российский государственный военный архив (далее - РГВА). Ф. 31674. Оп. 1. Д. 7.

2. Шилинцев Н.М. Страницы пролетарской солидарности: К истории интернирования некоторых частей Красной армии в Германию в 1920 г. - Кишинёв. - 1984. - 139 С.

3. Трошина Т.И. Интернированная Красная армия в Германии в 1920-1921 годах: об одном полузабытом эпизоде Гражданской войны. - Архангельск. - 2016. - 206 С.

4. Нарушила ли Литва нейтралитет в советско-польской войне? Документы о польско-литовских переговорах 1920 г. (предисл. и коммент. М.А. Манкевич) // Балтийские исследования. Восточная Пруссия и Калининградская область в ХХ веке: сб. научных трудов. Калининград. 2009. Вып. 5.

5. Abbenhuis M. Between the Devil and the Deep Blue Sea: The Netherlands, Neutrality and the Military in the Great War, 1914-1918. Ph.D. dissertation. Department of History. University of Canterbury. 2001.

6. Wolf S. Guarded neutrality. The Internment of Foreign Military Personnel in The Netherlands During the First Word War. Department of History. University of Sheffield. 2008.

7. Силонов С.М. Интернированные китайцы в Сибири (1930-е годы). - Красноярск. - 2015.

8. Бармин В.А. Нераскрытые тайны дунганского «Бонапарта» (о роли советского фактора в судьбе руководителя повстанческого движения коренных народов Синьцзяна 1931-1934 гг. Ма Чжунъина) // Известия Алтайского государственного университета. 2012. № 4.

9. РГВА. Ф. 24419. Оп. 4. Д. 16, 19, 25, 26, 27, 30.

10. Документы внешней политики СССР. Том 2. 1 января 1919 г. - 30 июня 1920 г. М., 1958.

11. Документы внешней политики СССР. Том 3. 1 июля 1920 г. - 18 марта 1921 г. М., 1959.

12. Черноперов В.Л. Деятельность советского дипломата В.Л. Коппа по возвращению на родину российских военнопленных (1919-1921 гг.) // Доклады академии военных наук. Военная история. № 5. Первая мировая война: поиски новых подходов к исследованию, приглашение к диалогу. Саратов. 2006.

13. Wielinga M. Het Engelse kamp in Croningen 1914-1918. De geschiedenis van 1500 Engelse militairen tijdens de Eerste Wereldoorlog. Bedum. 2014.

14. РГВА. Ф. 31674. Оп. 1. Д. 8.

15. РГВА. Ф. 31680. Оп. 1. Д. 80.

16. РГВА. Ф. 31680. Оп. 1. Д. 126.

17. РГВА. Ф. 31682. Оп. 1. Д. 14.

18. РГВА. Ф. 31675. Оп. 1. Д. 65.

19. РГВА. Ф. 31675. Оп. 1. Д. 84.

20. РГВА. Ф. 31675. Оп. 1. Д. 181.

21. РГВА. Ф. 31681. Оп. 1. Д. 53.

22. РГВА. Ф. 31681. Оп. 1. Д. 6.

23. РГВА. Ф. 31675. Оп. 1. Д. 66.

24. РГВА. Ф. 31675. Оп. 1. Д. 94.

25. РГВА. Ф. 31682. Оп. 1. Д. 11.

26. Гай Г.Д. В германском лагере. Жизнь и быт интернированной Красной армии в Германии в 1920-1921 гг. М., 1932.

27. РГВА. Ф. 31678. Оп. 1. Д. 18.

28. РГВА. Ф. 28361. Оп. 1. Д. 67.

29. Нагорная О.С. «Другой опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922). М., 2010.

30. Hopp G. Die Wünsdorfer Moschee: Eine Episode islamischen Lebens in Deutschland, 1915-1930: Die Welt des Islams. New Serie 36. 1996.

31. РГВА. Ф. 31680. Оп. 1. Д. 86.

32. РГВА. Ф. 31682. Оп. 1. Д. 21.

33. РГВА. Ф. 31680. Оп. 1. Д. 12.

34. Советско-германские отношения от переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора. Сборник документов. Т. 2 (1919-1922 гг.). М., 1971.

35. РГВА. Ф. 31680. Оп. 1. Д. 27.

36. Документы внешней политики СССР. Том 4. 19 марта 1921 г. - 31 декабря 1921 г. М., 1960.

37. URL: http://hrlibrary.umn.edu/instree/R1907d.html